Меня разбередило. "скрытый текст" особо впечатлительным лучше не читать, наверное.
Моя бабушка - ветеран Великой Отечественной Войны. До Берлина дошла вместе со своим эвакогоспиталем. 9 мая 1945 расписывалась с подругой на Рейхстаге. Правда, чем было писать двум молодым медсёстрам? Это солдаты с силой выцарапывали на камне свои имена штыками. А у них и не было ничего. Расписались мелом. Два раза.
много воспоминаний о войне"Всякое было - рассказывала мне сегодня она. - И радость и слёзы. Но не дай Бог кому такое пережить - ни лиходею лихому, никому...
Вот, помню, как я впервые немца увидела живого, и не в плену. И смех и грех, - её губы трогает улыбка. - Шли мы тогда вшестером, с таким же медсёстрами. Наши тогда к броску готовились, а у нас выдалось свободное время, и мы прогуляться прошли. Жили-то все в землянках тогда, И было их там - тьма. Идём, и слышим вдруг какой-то звук, навроде попискивания. Губная гармошка где-то! Мы в одну земляку - никого. В другую - тоже пусто. А в следующую зашли - он сидит там, на гармошке играет. Была с нами девушка, Зина, украинка - крупная такая, шумная. Ну она и как начала кричать "Фриц, фриц! Надо его убить!". А он смотрит на нас - глаза синие-синие, как небо, и вот такие большие от страха. И только бормочет "Их австриан". Мол не немец он, а австриец. А мы думаем - убивать то у нас и нечем его. Решили, что завтра придём, возьмём все чулки с собой и задушим его чулками. Ну, посидели с ним немного, он нам на гармошке ещё поиграл и мы ушли. На следующий день утром все встали - ну, думаем, надо идти убивать. А потом кто-то и говорит: "Девчат, так он же голодный наверное! Давайте ему хоть каши возьмём." Взяли кашу в котелке, хлеб и пошли. Заходим в землянку, а он и сидит всё-так же, смотрит на нас со страхом. "Их австриан". А мы ему котелок - ешь мол. Видно было, что очень было ему страшно, но и голодный был он. Дождались мы, пока он поест, а потом Зина у нас и спрашивает "Ну, что, кто чулки принёс?" Оказалось что никто, хотя все договаривались вчера, - она опять улыбается. - Так четыре дня мы его и кормили. Два раза в день. На третий день он даже бояться уже перестал. Показывал нам фотографию из нагрудного кармана - двое детей у него, "мутер", ну, мать то-есть. И всё хотел нам рассказать что-то, а мы-то не понимаем.А на четвёртый день он пропал. Пришли мы, а в землянке пусто. Что он там делал, куда исчез - не знаю. Но мы долго потом вспоминали - где же теперь наш задушенный.
А раз я на гауптвахте сидела. Отстояла смену свою, иду обессилевшая к себе, а меня останавливает кто-то из главных и говорит: "О, Духанина освободилась. Иди во второе отделение, там у газовых сейчас никого нет". А я говорю "Не пойду! Я свою смену отстояла!" "Не пойдёшь?! Взять её!" И хватают меня два санитара и тащат в какую-то избу. Привели, значит, закрыли. Обед, говорят, принесём. Так я и сидела там двое суток. Девчата подойдут, кинут мне в окошко что нибудь "Люб, как ты там?" Нормально, говорю. Так я хоть выспалась на этой гауптвахте, да отдохнула. А через два дня выпустили - мол, все твои дежурства остались.
А в другой раз чуть не погубила и себя и весь госпиталь. Приехали мы на новое место, и выделили нам там здание какое-то пятиэтажное. Может школа какая раньше была, не знаю. Я в третьем отделении была, и дали нам третий этаж. Разбирайте всё, говорят, и быстренько разворачивайтесь. А там разруха весде. Мы окна пооткрывали и выбрасываем наружу всё. И беру я очередную железку на руки и готовлюсь выбросить , как вдруг крик на всё здаие "Духанина, стой! Замри! Не дыши!" Я стою в шоке, моргнуть боюсь. Подбежал ко мне начальник госпиталя с военным каким-то и забрал из рук. А это патроном каким-то там оказалось. Кинула бы я - и сама бы на воздух взлетела, и все кто в здании был. И как только рядом оказались они...
Тяжело было, конечно. Один раз наши сделали очень большой бросок, километров на 80, а раненые-то все остались. Трое суток мы из перевязочной не выходили - слишком дорого время было. А на четвёртый день пришла я туда где спали мы, упала на свою койку и отключилась. Просыпаюсь от вопля: "Духанина встать! Иди наркоз давай!" Я глаза открываю сажусь, и понимаю что встать-то не могу. На меня майор орёт "Встать я сказал! Встать, а то пристрелю!", а я смотрю на него, а сама на бок заваливаюсь. Они с главврачом меня поднимают, а меня ноги не держат - я без сознания почти. На силу кое-как в чувство привели. Там гангрена газовая была у парня. Это ж как всё? Одна медсестра держит капельницу, я наркоз даю, а врач пилит... Некому было там, а каждая минута на счету... А ко мне потом этот военный, который меня будил, подходит и говорит, мол, что же ты? А я ему: "Товарищ майор, так ведь трое суток не спали, перевязывали раненых." И он сказал: "А я ведь и правда такой злой был, что пристрелил бы, если б не встала". "Ну, что ж - отвечаю - одним убитым больше стало бы".
А как-то раз стоим мы нажелезнодорожных путях - весь госпиталь в двенадцати вагонах - готовимся переезжать, как вдруг приезжает машина - немцы прорвали окружение идут сюда! Дали нам всем винтовки, положили в траншеи. Стрелять-то все умели, да толку-то? Потом чудом успели пригнать откуда-то солдат, те взяли нас в оцепление, и немцы свернули в сторону. угодили они потом в ловушку в котёл, да все и погибли там. А нам сказали потом: "Счастливые вы, девочки. Очень сильная группировка была. Если б они вас хоть крылом задели - всех бы с землёй смешали, никогобы в живых не осталось"
Страшно, конечно, да. Особенно на Украине жутко было. Лето, жара, мы бинты на раненых не развязывали, а разрезали, а там... Там кипит всё, черви... Кто-то в обморок падал, кого-то рвало... Там же в основном животноводством занимались. И вот конюшни все эти, свинарни - полы соломой устелены и рядами люди лежат - кто живой, кто мёртвый, кто без сознания.. Потом все привыкли. Ко всему привыкаешь. Однажды увезли госпиталь весь на машинах, а персонал пешком пошёл - не хватило для нас транспорта. Мы идём, а та поле - большое такое, ровное. И по всему полю немцы лежат повсюду. Вспухшие все, в разных позах, кто как упал. Как же страшно-то было. А идти-то надо. Но даже не это было самое страшное
Когда взяли Берлин, мы за 45 километров оттуда были. Погрузили нас всех в машины и повезли. А там радуются все, кричат, целуются, обнимаюстя, поют, танцуют. Что творилось. И полевые кухни в городе немцам кашу раздают. И посмотришь на них - аж мурашки по коже. От взгляда этого. И ведь не смотрят в глаза - всё в землю куда-то. Нас, медсестёр, тогда так и не отпустили домой - слишком много больных было. А через месяц ещё волна венерических заболеваний прокатилась. Офицерьё все палаты забило - и это сразу после войны. Но самое страшное было тогда, в Берлине, у газовых больных дежурить."
Я спросила у неё, что значит "газовых". И она продолжила, со вздохом.
"Когда снаряд взрывается, часто осколки попадают в тело. Грязные, в земле. И микроб вызывает гангрену. Он как раз в верхних слоях почвы живёт. Сначала рука, или нога - куда осколок попал - начинает распухать очень сильно. И опухоль движется по ней к торсу - к плечам, к бёдрам. И можно только ампутировать, если успеешь. А если дошла до торса - всё. Спасти уже невозможно. А узнать было её проще пареной репы - если опухоль пальцами потрогать, она будто скрипела, словно в ней пузырьки небольшие. Газовые.
И вот всех раненых увезли из берлина, а их оставили. Всё понимали, что они обречены. И они сами понимали. И как же страшно было у них дежурить. Невозможно в глаза смореть. Во время войны это ещё не так было. Во время войны сегодня ты ранен, завтра - убит, а послезавтра и нет тебя вовсе. А вот после победы... *тут она нанесколько секунд замолкает* Потом, написали, у кого адреса были, и в братскую могилу всех.
Домой мы приехали с подругой только 4 ноября. И то, насилу нас отпустили. Приехали - а там разруха, голод, нищета - не знаешь за что и взяться. Хоть возвращайся... Но понемногу, понемногу... Всё пережили... Выстояли."
Мне тяжело думать о том, что рано или поздно наступит день, когда 9 мая мы будем встречать без ветеранов. Скажем, моей бабушке уже 85. Да, я слишком впечатлительна, знаю, но у меня в этот день скребет на душе, когда я думаю, сколько ужасов пришлось им видеть на своём веку, сколько всего пройти. А когда видишь банальное к ним неуважение... В общем, что толку. Видимо, в такое вот время и в такой стране мы живем.
Поклон вам в пояс, дорогие ветераны. И дай вам Бог.
-
-
10.05.2009 в 23:15вот гуляли мы по центру, мол праздник, ветераны...Было то их там - раз два и обчелся. и вот стояли(!) они там у Большого театра с парой цветочков, и ни столов им государство не обеспечило, ничего...даже заурядных ста грамм. хотя за наши жизни, за нашу страну, за их патриотизм им должны все благи...
а про георгиевские ленточки...ну...эм...я их тоже, грубо говоря, ношу черти как, однако моего уважения это неумаляет. просто где-то на бедре мне нравиться больше чем на груди.
да, я противная и вообще извращенка...